Манифест осознанности

Есть у меня одна знакомая девочка- Оля. Сколько ей лет -не знаю. Неприлично потому что это все, говорить о возрасте женщины.
Понятия не имею, зачем так придумано. Там у них все как-то сложно устроено: возраст согласия. Принятия торга. Отрицания депрессии. И все это запросто меняется буквально в несколько минут , чорт его знает отчего.
Так вот, звонит мне как-то эта Оля: Слушай, - чуть не плачет в трубку. - Маркиз рвет пакет.
Ну, бывает у людей такая манера начинать истории с финала. А ты - сиди - гадай, что произошло.
Может она наконец-то отловила себе в заграницах дворянина для брачных утех. И тот, будучи перевезен в печальную и холодную нашу страну, так-таки сошел с ума от счастья. Сидит, например, в семейниках на кухне. Демонически, допустим, хохочет. Яростно рвет пакеты. - Олья! - кричит. - Олья! Тащи еще.
А как знать, вдруг это и вовсе такое начало романа. Первые строки: «Маркиз рвет пакеты». И мне их прочитали для того, чтоб я искренне восхитился: да ты, Олька, гений! В этом есть жизнь, смерть и предчувствия Букера!

Так или иначе, выяснилось, какая-то подруга сказала ей, - ой, да куда же ты смотришь! У тебя же кот толстый, а ему это смертельно опасно и вредно!
Надо сажать его на диету и худеть.
Взялась его взвешивать на безмене, дорогущую сумку пока еще жалко, а пакеты он уже все порвал.
- Точно, - думаю я, - у нее же был кот.
- Оль, - говорю, - купи батарейки. Вставь в напольные весы. Ой, откуда я, действительно, знаю, что у тебя есть весы и то, что в них сели батарейки. Ни у кого из девочек в хаотических поисках мужа такого никогда не было и вряд ли когда-то будет. Нет, я сейчас не намекаю на то, что ты толстая. А теперь я уже не намекаю на то, что ты неумна. Соберись, тряпка. Слушай меня сюда: покупаешь батарейки, взвешиваешься с котом. Потом взвешиваешься без кота. Разница между этими двумя числами и будет его вес, да, не за что, пока-пока.
Казалось бы, мое постыдное участие в изнурении животного подошло к своему логическому концу.
Но, не тут-то было. Начались еженедельные доклады.
Он поправился на двести грамм!
Он поправился еще на триста!
Да что ж я, бестолковая по-твоему и не умею считать?! Я вообще-то бухгалтером работаю! Так вот, этот жиртрест прибавил еще пятьсот!
Как-то, заехав к ней на предмет прохудившегося крана, обнаружил изможденного жирного кота.
- Оль, - говорю, - слушай. Что-то тут не то. Давай, все же, проверим, как ты считаешь.
- Да что там проверять! - отвечает она. - Вот, встала на весы с котом. 52.4 килограмма. Отнимаем сорок шесть моих и….
- Погоди, - говорю, - погоди, почему сорок шесть? Ты же сейчас отдельно не взвешивалась?
То есть, ты не взвешивалась и в те разы?! Типа, солнце встает на востоке, вода - мокрая, а Оля весит сорок шесть килограммов, что-то в этом мире всегда пребывает неизменным. Все, извини, сарказм тут не уместен. Ни на что не намекаю, но - взвесься, изумись, и пощади кота.

А еще у меня есть один знакомый мальчик- Саша, про которого мне скучно писать много букв: этот товарищ совершенно безразличен мне как красивая молодая женщина (возможно, это как-то связано с тем, что он страшный возрастной мужик).
И вот он как-то спрашивает, - А твое отродье, проклятье и семь казней египетских дом не метит? Моя - прудит. Уходишь из дома дольше, чем часов на семь - обязательно где-нибудь нальет. Нет, лоток стоит в ванной, дверь туда всегда открыта. Не знаю, что делать. Стал запирать ее там. А жалко же животную, неудобно ей.
Подумали, прикинули. Вроде, никаких видимых поводов так себя вести у кошки нет. Списали на цикл и дурной характер, а потом - приходим как-то к нему домой: навстречу выбегает радостный кошак. И что делает Саша первым делом? Гладит кошку, а другой рукою, очевидно - машинально, открывает дверь в ванную.
-Саш, - говорю, - дверь же к лотку всегда открыта, правда?
А сам ты что, ослеп? - огрызается он. - Вот - дверь. Она - открыта. Открытая вот дверь.
И эти две истории, как ни странно, не являются манифестом осознанности, оскорблением действующей власти или попыткой разжечь гендерную рознь.
Просто у меня у самого есть почти два килограмма трудного счастья.
И когда я беру ее на руки словно младенчика, кладу на внутренний изгиб локтя пузом вверх (надо там, например, срочно протереть ей глаза, чмокнуть в нос или просто рассказать, как она испоганила мне всю жизнь) кошечка обязательно начинает урчать, выпускает когти и крайне тактично, не касаясь кожи, впивается ими в бороду.
Как бы с тонким таким намеком: мол, ох уж эти все ваши пылкие чувства с гигиеной - ладно, так и быть, потерплю. Но, смотри у меня, если не дай бог что… Порву.
Умная, такая умная, что вскоре то ли начнет читать-писать, то ли еще и объяснит мне дураку, что дело это насквозь напрасное, бесполезное и пустое.
Но, все же. Если вдруг выйдет так, что она примется читать, то пусть узнает, что ей со мной не так уж и сильно не повезло.

Сегодня в СМИ