 |
| О проекте | | Редакция | | Контакты | | Авторам | | Правила | | RSS | |
|
| О проекте | | Редакция | | Контакты | | Авторам | | Правила | | RSS | |
Восстание мёртвых. Выставка Ивана Шадра в "Новой Третьяковке"
   Выставка Ивана Шадра показывает насколько большевизм - порождение декаданса: обучение у Родена и Бурделя (некоторые ранние работы напрямую выказывают текучее наставничество великих французов) не прошли даром, правда, там, где у европейцев царит культ чувственности и открытости человеческого тела, русского ваятеля распирает и скручивает в жгуты классовая ненависть да пролетарская солидарность. Как-то у меня было эссе про Клода Моне как французского Льва Толстого, ну, или, наоборот: Лев Толстой, с его стихийно вскипаемым и осознанно подавляемым импрессионизмом(перечитайте непредвзято сцены на ипподроме "Анне Карениной", там, где Вронский падает с лошади): непрямым, нелинейным сопоставлением этим я и хотел зафиксировать разницу двух культур, одной из которых политизированность не мешает, ибо проходит как факультативный слой выражений, а другая из этой самой политизированности состоит как рыба из воды. "Проповедничество" и морализаторство Льва Толстого, по общепринятому ныне мнению, давило в нем художника, а вот в Моне все выходило ровно наоборот, из-за чего уход в "область чистых форм", которые более абстрактны (прочесть и присвоить их можно самыми разными способами) и, оттого, более мудрые и глубокие. Действенные, влияющие, впрочем, как и любая визуалка на фоне черно-белых русских букв. Понятно, что большевики - патентованные декаденты, а кто ж, в этом времени и в этом месте, они еще (есть роскошная книга Александра Эткинда "Хлыст" об этом, которую я рекомендовал бы всем интересующимся неформатными реконструкциями "Серебряного века", а также невозможностью просчитать последствия идеологических диверсий течений... ...в этом мире всё связано со всем, причем, самым непредсказуемым образом, когда, скажем, появление мобильной связи служит развитию викторианского (да и любого ретро) детектива, а рост ЗППП (особенно ВИЧ) перестраивает структуру чулочно-носочной моды, а, следовательно, и фабричной инфраструктуры, отвечающей за красоту нижних конечностей... ...так и тут, то есть, в искусстве. Обнаруживать подспудные связи и вскрывать их, может быть, самое интересное, что может делать аналитик, но я не аналитик, а свободный поэт - и помню, как меня потряс свободный вход в парижскую мастерскую Бранкузи: прозрачный стеклянный куб перед фасадом Центра Помпиду, как она тревожила меня внутри этого куба своей отвлечённой фактурностью, забитой джунглями пластических поисков... В Париже, остающимся центром музейных тенденций, как написала на этой неделе АртНьюсПейпа, через пару лет открывается огромный музей Джакометти, при том, что уже который год успешно работает Институт Джакометти, устраивающий крохотные, но крайне изысканные выставки скульптур. Как бы чего не забыть: помимо мастерской Бранкузи и института Джакометти, в Париже работают музеи Родена, Бурделя, Майоля, Цадкина и это совсем не предел: интерес к скульптуре, аналитики которого я еще нигде пока не встречал, явно растет, ширится и всячески крепнет: достаточно заглянуть в музеи Капура (в Венеции), Чильиды (возле Сан-Себастьяна), Андерсена (в Риме), Торвальдсена(в Копенгагене), Кановы, повсеместные экспозиции Серра, да попросту по павильонам Венецианской биеннале походить. Там скульптура стоит на самых заметных (во всех смыслах) местах и экспозиционных точках, вызывая повышенное внимание, вот как пресловутая глина Урса Фишера на Болотной набережной: с одной стороны, публичные изваяния стоят в общественных местах, обозначая зримую границу между индивидуальным и общим, с другой, они априори заметнее всех прочих видов искусства, исключая архитектуру... С третьей стороны, именно объёмной пластике удаётся ярче всего реагировать не только на этические и эстетические изменения, но даже и на антропологические мутации, раз уж монументы (необязательно уличные, кстати) призваны обобщать и закреплять свои эпохи на веки вечные. С четвертой, такие пластические жесты, нуждающиеся в круговом обзоре, что не всегда учитывают революционеры экспозиционеры да кураторы, вполне нормальная реакция на "кризис картины", который, впрочем, весьма интересно преодолевается ярким цветом антиреалистической фигуративности, помноженный на засилье инсталляций, большая часть которых торгует разреженным воздухом и не менее разреженными формами априорного чувства (ну, то есть, временем да пространством голодным до человеков)... Сегодня в убирании всего лишнего, как говорили, кажется, Микеланджело и Хайдеггер, таится особенная правота: очень уж пазухи восприятия всего-всего-всего культурно-визуального переполнены всяческим разнообразным избытком, большая часть которого - откровенный мусор. С пятой, взаимодействие со скульптурой требуется более активное и подвижное: это действительно диалог, а не два монолога. Шадр, впрочем, очень быстро справился с декадентской текучестью, застыв в формах конкретных, четких и определенных. Заветренно-ороговелых. Все как мы любим. В его случае, кажется, и следует говорить о буквальности выражения "держать нос по ветру", интуитивно складывая внутри себя пасьянсы зовов "новых губ" - разумеется, по мере углубления в советский лес изображения его становятся все менее экспрессивными и "размытыми", все более и более "подлинно народными", однако тенденция эта ведь развивается в нем не под давлением власти первого в мире государства рабочих и крестьян, но "по зову сердца", услышавшего "будущего зов". ...и тех самых губ, труб и носов с хищными, раздутыми ноздрями, которые Шадр ваял с таким же пристрастием, как и скульптурную обувь: московские фут-фетишисты жаль про эту ретроспективу пока не прознали и по-прежнему партизанят на "Площади Революции". Шутка. Доля правды в том, что Эрос ходит об руку с Танатосом, особенно теперь, в пору тотальной перемены участи и её неизбывных предчувствий. И с этим уже ничего не поделать. Надгробных памятников на выставке Шадра всего два, оба женских, Светланы Аллилуевой и Екатерины Немирович-Данченко, помещенных рядом в проходном центре экспозиции - возле лестницы, символизирующей точку схода самых разных периодов и тенденций, уж не знаю, насколько кураторски осознанно это было сделано, но, если для послевкусия, а так же процесса вхождения в близость дальнего, то очень даже методологически остроумно. Так как Шадр ваял законченные классовые типы (их еще называли "марочными", раз уж бюсты пролетария, красноармейца и крестьянина попали на марки), классиков (Лермонтова, Пушкина, Горького) и рэволюционэров, типа Красина и Ногина, то к концу ретроспективы выставка превращается в подобие погоста. Каменные гости незаметно гудят затекшими мышцами и, покуда никто не видит, переминаются с ноги на ногу, если им их Шадр, взявший псевдоним в честь родного Шадринска, предложил эти самые конечности... Ну, а если ног нет, бешено вращают зрачками. Тоже гимнастика. Суггестивная подсветка провоцирует представление о восстании мертвых, по ночам ходящих, подобно шахматами, по геометрически выверенным траекториям (такова их шадринская участь), ну, и чтобы сторожам нечаянно не навредить. Дабы выставка окончательно не превращалась в филиал Новодевичьего, в последнем зале ее выставлена большая и голая женщина в окружении, опять же, жизнеутверждающих символов, несущих звезды в ладонях и словно бы скандирующих о богах, которые жаждут. Тут-то и возникает интересный разворот: всеми силами своими, насколько хватает фантазии, Шадр будто бы строит "светлое будущее", причем такое, что светлее уже не бывает, раз уж вся его траектория имеет явно утопический характер преодоления жертв и стряхивания с колен и пепла, и праха, да только голова его вывернута назад в поиске подтверждений своей правоты и рыщет буквально по всей истории искусства - от тех же французов до не менее обязательных антиков, вплоть до Колосса Родосского (см. на фото). Впрочем, подобный изврат разворота и перманентного оглядывания назад - важнейшая (фундаментальная) константа консервативного российского сознания, не поспевающего за переменами (см. наши времена): Шадр из Шадринска наглядно это демонстрирует - поток, потекший из французских мастерских, быстро затвердевает и обращается в вечную мерзлоту. За зал до этого, тоже на любителя, есть проект головы девушки с веслом. Экспликация, правда, объясняет, что это другая девушка с веслом, не та, что однажды стала тиражной и стояла по всем ПКиО большевицкой страны, белея приведением в бесконтрольной мгле среди аллей. Тиражной у Шадра вышла не баба, но мужик с палочкой (кто ж его посадит - он же памятник), то есть, Горький да, конечно же, "Булыжник - оружие пролетариата" (1928), ставшие неприметной частью городских складок, например, и в Чердачинске, где обе эти скульптуры стоят, невидимые самим себе... ...ну, то есть, в повседневности статуи скульптора не собирают территории вокруг себя, но растворяются в них, делаются незаметными, застенчивыми, что ли... Кто скажет, где в Москве булыжник пролетариата приквартирован? Архитектурно неудачное размещение его на Улице 1905 года ничего ведь не значит - он и с правильной впиской затерялся б среди деревьев, а так и подавно на входе в Сквер декабрьского восстания стоит, будто бы полустёрт за десятилетия напряженных (ни один мускул не дрогнет) бдений... Таково свойство стиля, передающего характер, а также судьбу, ничего про Шадра не знаю, но вижу, что Танатос явно в нем побеждает с ощутимым каким-то преимуществом до появления в боковой галерее "Новой Третьяковки" запаха матушки сырой земли. Количество некро-аффектов, зафиксированных в этих залах, окончательно окаменевших скульптур и графики, а также снимков проектов и набросков всевозможных увековечиваний павших жертв в анфас и в профиль, на выставке столько, что мертвецкий выхлоп (мертвящий выдох) ничто затмить не в состоянии... Словно бы здесь, на двух уровнях московского музея (нижний этаж его и вовсе на цоколь выводит - к туалету бессознательного и гардеробам подсознания) совершается последняя микросекунда перед окончательной остановкой всего, что пело и боролось, а теперь неотвратимо каменеет... ...и странно подумать, что проект этот будет разобран, а не останется вечной данностью тут навсегда, покрываясь пылью столетий. Вот ведь. Я даже пугался, что шадровские истуканы будут мне снится, подсвеченные контражуром, вот как Венера Илльская из новеллы Мериме, да пока пронесло. Пока снится всяческая жизнь, но выставка от этого хуже не становится: Unheimliche, важнейшее фрейдовское понятие у нас на русский перевели как "жуткое" (варианты: "чуждое", "зловещее"), а надо бы, как предлагает А. Фоменко, переводчик монографии Хэла Фостера "Компульсивная красота" ("НЛО" 2022), посвященной идеологической подсознанке сюрреализма, переводить "нездешним", тогда всё на свои места-то и становится... Странно, что на достаточно продолжительной ретроспективе не показали судьбоносный опус Шадра "Ленин в гробу", (1924),считающийся первоосновой "скульптурной ленинианы", видимо, не договорились с Музеем Ленина или же, скорее всего, у Третьяковки последние годы наблюдается тенденция обходиться собственными силами. Так дешевле и вся слава музею достается, ну, а то, что акценты творчества и логика проекта смещаются - так кому важны такие мелочи в гробу пору второй мобилизации? Все идут в Новую Третьяковку на крайне неудачные выставки, вроде "Моя Третьяковка" и на обгрызок про Дягилева, являющихся технологическими компромиссами, призванными заполнить экспозиционные дыры, внезапно образовавшиеся после конца февраля минувшего года (из-за чего они, особенно дягилевская, выглядят какими-то половинчатыми показами незасмотреннего "из фондов" и хвастовством "новых приобретений", что тоже может быть хорошо, хотя и совсем уже на узко специального любителя), а вот шадровское кладбище домашних животных культурных героев ранней советской эпохи, пока еще не успевшей выработать окаменевший канон, пропускают. А зря. Сходишь к Шадру и уже никакой Филонов или Шагал не нужен: сырой землёй этих залов по кадык сыт станешь, очень уж перекликается оно с актуальным; очень уж в жилу и в плоть. Музыкального сопровождения лишь не хватает, чего-нибудь немецкого, упаднического, надо бы "Зимний путь" Шуберта запилить или же "Песни умерших детей" Малера... Ну, или, там, его же "Песнь о земле". Тихий ужас гарантирован.                                                                                          Желание быть городом. Валерий Кошляков. DOMUS MAXIMA. Музей архитектуры: https://paslen.livejournal.com/2750930.html "Хлыст" Александра Эткинда: "Секты, литература и революция", "НЛО", 1998, 2013, 2019: https://paslen.livejournal.com/2458424.html |
|